История и поэтика у Мандельштама : А. Становление поэтического мира* - article ; n°3 ; vol.34, pg 369-413

Dimitri Segal

Description

Cahiers du monde russe et soviétique - Année 1993 - Volume 34 - Numéro 3 - Pages 369-413
Dimitri Segal, History and poetics in Mandel'shtam's work A. The shaping of the poetic world.
This study deals with the process of emergence of the main principles of the poetics of Osip Mandel'shtam as these are evident in the earliest poems from the years 1908- 1910. The basic assumption is that these poems deal with the emergence of the world from the chaos as well as with the emergence of the structure of the poetic I. The article traces the semantic sujet and the semantic movement inherent in the sujet. The structure of the semantic movement is then treated as a hermetic story of the birth of the soul which is then sent to abide in the body of the poet. Similar relevant motifs and poems of other Russian poets are examined in the article including those by Tiutchev, Boratynskii, Aleksei Tolstoi, Fedor Sologub and others.
Dimitri Segal, Histoire et poétique chez Mandel'štam. A. La formation de l'univers poétique.
Cette étude traite des processus d'émergence des principaux fondements de la poétique d'Osip Mandel'štam tels qu'ils se dégagent des tout premiers poèmes des années 1908-1910. Elle repose sur l'idée que ces poèmes ont trait à l'émergence du monde hors du chaos aussi bien qu'à l'émergence de la structure du « moi » poétique. L'article décrit le sujet sémantique et le mouvement sémantique inhérent au sujet. La structure du mouvement sémantique est traitée alors comme une histoire hermétique de la naissance de l'âme qui est ensuite envoyée pour se fixer dans le corps du poète. Des motifs et des poèmes analogues présents chez d'autres poètes russes sont examinés dans cet article, notamment ceux de Tjutéev, Boratynskij, Aleksej Tolstoj, Fedor Sologub et quelques autres.
45 pages
Source : Persée ; Ministère de la jeunesse, de l’éducation nationale et de la recherche, Direction de l’enseignement supérieur, Sous-direction des bibliothèques et de la documentation.

Informations

• Publié par: CAHIERS_DU_MONDE_RUSSE_ET_SOVIETIQUE
• Publié le: 01 janvier 1993
• Nombre de lectures: 43
• Langue: Россию
• Poids de l'ouvrage: 2 Mo

Extrait

Dimitri Segal
История и поэтика у Мандельштама : А. Становление
поэтического мира*
In: Cahiers du monde russe et soviétique. Vol. 34 N°3. Juillet-Septembre 1993. pp. 369-413.
Abstract
Dimitri Segal, History and poetics in Mandel'shtam's work A. The shaping of the poetic world.
This study deals with the process of emergence of the main principles of the poetics of Osip Mandel'shtam as these are evident
in the earliest poems from the years 1908- 1910. The basic assumption is that these poems deal with the emergence of the world
from the chaos as well as with the emergence of the structure of the poetic "I". The article traces the semantic sujet and the
semantic movement inherent in the sujet. The structure of the semantic movement is then treated as a hermetic story of the birth
of the soul which is then sent to abide in the body of the poet. Similar relevant motifs and poems of other Russian poets are
examined in the article including those by Tiutchev, Boratynskii, Aleksei Tolstoi, Fedor Sologub and others.
Résumé
Dimitri Segal, Histoire et poétique chez Mandel'štam. A. La formation de l'univers poétique.
Cette étude traite des processus d'émergence des principaux fondements de la poétique d'Osip Mandel'štam tels qu'ils se
dégagent des tout premiers poèmes des années 1908-1910. Elle repose sur l'idée que ces poèmes ont trait à l'émergence du
monde hors du chaos aussi bien qu'à l'émergence de la structure du « moi » poétique. L'article décrit le sujet sémantique et le
mouvement sémantique inhérent au sujet. La structure du mouvement sémantique est traitée alors comme une histoire
hermétique de la naissance de l'âme qui est ensuite envoyée pour se fixer dans le corps du poète. Des motifs et des poèmes
analogues présents chez d'autres poètes russes sont examinés dans cet article, notamment ceux de Tjutéev, Boratynskij,
Aleksej Tolstoj, Fedor Sologub et quelques autres.
Citer ce document / Cite this document :
Segal Dimitri. История и поэтика у Мандельштама : А. Становление поэтического мира*. In: Cahiers du monde russe et
soviétique. Vol. 34 N°3. Juillet-Septembre 1993. pp. 369-413.
doi : 10.3406/cmr.1993.2360
http://www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/cmr_0008-0160_1993_num_34_3_2360ДИМИТРИЙ СЕГАЛ
ИСТОРИЯ И ПОЭТИКА У МАНДЕЛЬШТАМА
А. СТАНОВЛЕНИЕ ПОЭТИЧЕСКОГО МИРА*
III
Становление и структура поэтической философии
в самых ранних стихах Мандельштама.
Боратынский, Тютчев. Герметические мотивы
Найдя слово «эманация» для описания определенного качества
поэтического мира раннего Мандельштама, мы, кажется, наткнулись на
термин, позволяющий объяснить один из аспектов амбивалентной антитезы.
Дело в том, что поэтический гений Мандельштама должен был, так сказать,
примирить два непримиримых и, в принципе, противоположных начала,
которые его питали: начало единства, целостности и начало детализации,
частности, движения. Принцип эманации позволяет эти начала соединить,
поскольку первоначальное ядро поэтической чувственной интуиции никуда
не исчезает у Мандельштама. То ощущение мира, которое открылось ему в
самых ранних стихах, сохранится в совершенно неизменном виде на
протяжении всего поэтического пути Мандельштама, просто из него будут
вычленяться новые, отдельные аспекты, которые будут это первоначальное
ощущение обогащать, детализировать, проверять и т.п. Этот процесс
«эманации» связан, прежде всего, с процессом становления, кристализации,
укрепления «поэтического я» Мандельштама. Подобный процесс наблюд
ается, конечно, у всех поэтов. У Мандельштама он имеет свои абсолютно
своеобразные черты и введен, если так можно выразиться, в эксплицитную
структуру поэзии. О чем здесь идет речь? Конечно, и у Пушкина, и у
* La première partie de cette étude à été publiée dans CMRS, XXXIII, 4, 1992, pp. 447-496.
Cahiers du Monde russe et soviétique, XXXIV (3), juillet septembre 1993, pp. 369-414. 370 DIMITRI SEGAL
Лермонтова, и у Тютчева, и у Пастернака мы наблюдаем трансформации в
той картине лирического субъекта, которая встает из строк их поэзии. Но
эти изменения, трансформации обычно коренятся в биографическом «ряду»,
как сказали бы формалисты, будь то лирическая биография, биография
идейная, географическая (где поэт бывал, ср. замечательные в этом смысле
стихи Вал. Брюсова), хронологическая (возраст). У Мандельштама все эти
«валентности», конечно, присутствуют, но их совокупная роль в становлении
«лирического я» стихов гораздо меньше, чем у других поэтов. У него
становление «лирического я» — это процесс почти органический,
биологический или геологический, а лучше сказать, морфологический, как
бы это назвал Гете. Как будто бы здесь есть какая-то внутренняя
закономерность в постепенном становлении мандслыитамовского поэти
ческого мира. Эта же закономерность направляет раскрытие и укрепление
его поэтической души. Это не значит, что мир и поэт движутся в одном
направлении. Но это значит, что эти два движения взаимосвязаны и исходят
из одного центра.
До сих пор движение рассматривалось нами ?:ак некоторое нерасчле-
ненное семантическое движение внутри стиха — от центра к периферии, от
периферии к центру, вверх, вниз и т.п. Это движение было движением
созданного в поэзии Мандельштама мира и движением поэтической точки
зрения лирического субъекта, находящегося, по сути дела, в центре этого
мира. Процесс становления «поэтического я» связан, если угодно, с
освобождением движения. И это освобождение крайне благодатно, но,
одновременно, оно может быть и гибельным. Оно же неразрывно связано с
идеей эманации. Постепенное раскрытие «авторского я» в ранней поэзии
Мандельштама связано с постепенным присовокуплением к первоначальному
ядру его поэтического мира все новых и новых поэтических и семантических
«сюжетов», начинающих складываться в своего рода поэтическую
философию. Я хочу здесь подчеркнуть эпитет «поэтическая» в применении к
слову философия, ибо речь, конечно, идет не о рефлексивной системе, а
также не о поэтических иллюстрациях к той или иной готовой философской
системе. Речь, пожалуй, идет о том вполне опознаваемом явлении поэта-
философа, которое в русской поэтической традиции связано с именами
Тютчева и Боратынского — двух поэтов, которые, по всей вероятности,
оказали центральное формирующее влияние на творчество раннего
Мандельштама. О проблематике отражения творчества Тютчева и
Боратынского в творчестве Мандельштама было написано, в свое время, в
основоположных работах Тоддсса1 и Роне на2. Мне предстоит в этой главе
остановиться на связях более мировоззренческого плана, связях, выте
кающих не только из процесса «текстуального освоения» Мандельштамом
стихов Тютчева и Боратынского, но и из более общей задачи, которую он,
по-видимому, поставил перед собой в этих своих ранних стихах — дать свое
толкование мира, природы, как это могли бы сделать теперь Тютчев и
Боратынский, но от своего имени в материале своей личности. Одно
временно, мы постараемся показать, что та «натурфилософская» картина, ISTORIJA I POETIKA U MANDEL'STAMA 37 1
которая встает из ранних стихов Мандельштама, типологически близка
взглядам на мир, имевшим хождение совершенно в другую эпоху и
совершенно в ином контексте — я имею в виду картину мира неоплатоников
и близких к ним гностиков эпохи первых веков нашей эры. Речь идет,
конечно, о близости как типологического, так и генетического плана,
поскольку для создания этой картины достаточно было, по-видимому, с
одной стороны, концентрации поэтического мышления на проблеме души
(что, само по себе, могло дать сюжеты, сходные с неоплатоническими), а, с
другой стороны, знакомства с различными позднейшими изводами, толкова
ниями и рефлексиями неоплатонизма, например, у немецких романтиков и их
русских поэтических учеников.
Существенно то, что у Мандельштама эта картина одновременно
внутренне более цельна и непротиворечива, чем, например, у Тютчева и
Боратынского (я, при этом, не собираюсь ставить знака равенства между
ними), а, с другой стороны, способна учитывать амбивалентные и антите
тические ситуации. Иными словами, у него можно встретить утверждения
совершенно различного плана, сюжеты, развивающиеся противоположным
образом, но в целом все это сливается в довольно гармоническую картину.
Первая эманация: к звездам и обратно
Игрушечная вселенная стихов, рассмотренных в первой части, все
ленная, замкнутая рамой окна и кругозором обычного взгляда, расширяется
до почти безграничных пределов в четырех стихотворениях, не вошедших в
Камень и датированных 1909-1910 годами. Ипостась камерного демиурга,
художника по стеклу и эмали, сменяется ипостасью поэта-философа, поэта-
мистика, чей внутренний взгляд способен преодолевать пространство и
время и достигать сокровеннейших высот бытия.
Разбор первого из этих четырех стихотворений мы начнем с того, что
припомним две строфы стихотворения 1909 года «Есть целомудренные
чары»:
Есть целомудренные чары, —
Высокий лад, глубо